ЖИЗНЬ, СГОРЕВШАЯ В ОГНЕ
Фандом: Оксана Панкеева «Хроники странного королевства»
Название: Жизнь, сгоревшая в Огне
Автор: Tabiti
Соавтор: Elika_
Соавтор: Lake62
Главные герои: Диего в бытность свою Эль Драко
Категория: джен
Жанр: психология, ангст, экшен, драма
Рейтинг: R
Размер: макси
Дисклеймер: главные герои принадлежат Оксане Панкеевой
Таймлайн: за пять с лишним лет до начала первого романа «Пересекая границы» (приквел)
Предупреждение: поскольку достоверных сведений об этом периоде жизни Диего у Панкеевой не слишком много, а те, что есть, сложновато увязать в чёткую хронологию, в приквеле могут быть небольшие нестыковки, иногда даже намеренные. Но главная сюжетная канва чётко соблюдается, иначе и писать бы не стоило.
Аннотация: Прошло всего полгода, как молодой, но уже знаменитый на весь континент, бард Эль Драко, узнав о демократических переменах, вернулся в родную Мистралию. Овации публики, всеобщее ликование, любимая девушка... Но вскоре власть начинает "закручивать гайки", и всё счастье великого барда заканчивается в один миг.
ОКОНЧАНИЕ ОТ 28 СЕНТЯБРЯ 2019
читать дальше1.
– Маэстро! Маэстро, можно автограф?
Звонкий мальчишеский голос пробился сквозь восторженные крики и аплодисменты толпы. Присев на корточки на краю заваленной цветами сцены, Эль Драко взял протянутые ему блокнот и карандаш.
– Маэстро… пожалуйста!
Мягко улыбнувшись, молодой бард поставил на чистой странице свой росчерк и вернул блокнот мальчишке, который тут же прижал его к груди:
– Спасибо!
– Не за что. Как тебя зовут?
– Мигель, – застенчиво ответил мальчик. – А это мой брат Рикардо!
Он показал на стоящего рядом высокого стройного юношу, взирающего на молодого барда, как на божество.
Диего ласково взлохматил тёмные волосы мальчика. Мигель счастливо улыбнулся и бережно убрал блокнот с заветной росписью в карман лёгкой курточки:
– Я его всю жизнь хранить буду!
– Итак, дамы и господа, на сегодня концерт окончен...
– Как раз вовремя, – внезапно раздался грубый голос. Расталкивая толпу, к сцене пробились люди в форме.
– Тайная полиция! – испуганно охнул кто-то.
Эль Драко слегка изменился в лице и быстро оглянулся на артистов своей труппы, кивком давая понять, чтобы уходили. Пока не поздно.
Если ещё не поздно...
– Маэстро, – начальник отряда растянул губы в резиновой улыбке. – Рад был послушать ваши песни. Уж простите, цветов не принёс.
"Провалитесь вы с цветами или без", – подумал Диего, а вслух спросил:
– Что вам нужно?
– У нас ордер на ваш арест, – слегка извиняющимся тоном объяснил начальник отряда. – Извольте сдать оружие и следовать за нами.
– У меня нет оружия, – сказал знаменитый на весь мир бард, вскинув подбородок. Краем глаза он заметил, что толпа зрителей начала стремительно редеть, но ушли не все – многие всё ещё стояли вокруг открытой сцены, и напряжение так и витало в воздухе.
– Позволите проверить?
Вот же наглая морда! Эх, врезать бы по ней...
Люди вокруг заволновались. Диего поймал испуганный взгляд Мигеля, уцепившегося за руку старшего брата, лицо которого заметно побледнело. Да что же они стоят? Уходить надо, и быстрее!
– Проверяйте, – равнодушно бросил он, подняв руки. Кто бы знал, чего стоило ему это равнодушие!
– Спускайся, – приказал начальник отряда, переходя на "ты". Всю вежливость с него будто ветром сдуло.
– А у вас силёнок не хватит забраться на сцену?
– Предпочитаешь, чтобы тебя согнали с неё пинками? – ухмыльнулся один из полицейских, настоящий верзила и почти наверняка голдианец.
– Я всегда буду на сцене, – ответил Эль Драко. – Но тебе этого не понять.
Начальник отряда поморщился и кивнул полицейским. Двое из них тут же ловко запрыгнули на подмостки и, топча цветы, двинулись к барду. Диего снова бросил взгляд на людей внизу и увидел, как губы Мигеля шевелятся, выговаривая одно-единственное слово:
– Беги! Беги! Беги!..
"Не могу, мальчик. Ты не поймёшь. Да и не успеть... А если всё же каким-то чудом уйду, так только до первого патруля..."
Один из полицейских небрежно пнул прислонённую к роялю гитару, и она с гулким звуком упала, жалобно зазвенев. Бард вздрогнул, словно этот удар достался ему, но не пошевелился. И ничего не сказал.
– Руки подними, – лениво бросил полицейский, убедившись, что задержанный не собирается сопротивляться. Так же лениво обхлопав карманы, он повернулся к начальнику:
– Всё чисто.
– Так давайте его сюда!
– Шагай, – приказал второй полицейский и толкнул барда в спину.
– За что вы его арестовываете? – вдруг крикнул звонкий мальчишеский голос.
На мгновение все, в том числе и полицейские, остолбенели от неожиданности.
"Что же ты делаешь, мальчик? – лихорадочно пронеслось в голове Диего. – А ты, старший, чего ждёшь? Хватай брата и беги отсюда! И не оборачивайся!"
Будто услышав отчаянные мысли барда, Рикардо крепко схватил своего младшего за руку и потащил за собой сквозь толпу. Видимо, сочтя ниже своего достоинства преследовать мальчишек, полицейские отвернулись, сделав вид, что ничего не произошло, и двое из них крепко взяли арестованного барда за локти:
– Пошли!
– Вам обязательно меня тащить? – поморщился Эль Драко. – Я и так никуда не денусь.
– А кто тебя знает, – буркнул начальник отряда. – Испаришься, а нам потом так настучат, что мало не покажется!
Полицейские настойчиво подтолкнули барда вперёд, и ему ничего не оставалось, как подчиниться. Люди вокруг снова глухо зароптали, но громко протестовать, как это сделал мальчишка, больше никто не осмелился. И Диего был рад этому: допускать кровопролитие и провоцировать новые аресты он не собирался. Не дождутся.
Они молча прошли между неохотно расступившимися людьми. Многие из них, взглянув на маэстро, которого только что слушали, затаив дыхание, и которому бурно аплодировали, тут же отводили глаза. Правильно, у них же семьи… родители, мужья, жёны, дети. Не надо вмешиваться, всё равно не поможет, а сколько ещё добавится поломанных судеб... Один, пусть даже гениальный бард, того не стоит.
На узкой мощёной улочке ждала крытая полицейская повозка, к которой его и подтолкнули. Он ещё успел оглянуться и увидел, как двое оставшихся на сцене полицейских внимательно осматривают вещи.
В груди болезненно кольнуло.
«Моя гитара…»
Это был не просто инструмент; это была его верная подруга. Она сопровождала его повсюду. С ней он делился радостями и горестями, она не бросала его в трудные минуты, ей он доверял свои самые сокровенные тайны, нежно оглаживал лакированные бока и трепетно ласкал струны… И любимая гитара всегда отвечала ему взаимностью. Она была сделана ещё по заказу отца и подарена им сыну на пятнадцатый день рождения. С тех пор они и не расставались.
– Что застыл? Залезай, – буркнул начальник отряда и подтолкнул Диего в спину.
Возница подхлестнул лошадей, и карета с забранным решёткой оконцем скрылась за поворотом одной из главных улиц столицы. Оставшиеся на площади люди, как по сигналу, начали спешно разбегаться в разные стороны: скорей-скорей покинуть эту площадь, которая только что была наполнена радостью и весельем, но внезапно превратилась в тягостное и мрачное место. А солнце, словно с издёвкой, вовсю сияло с бездонного синего неба.
Но по домам разбежались не все. Небольшая горстка молодёжи – в основном, студенты консерватории, которые боготворили своего кумира, бросились совсем в другую сторону. Тайная полиция двигалась по центральным улицам Арборино, а юные барды избрали другой путь. Никто из них не сомневался, что Эль Драко повезли в следственную тюрьму. Демократическая весна, объявленная Объединением Всеобщего Благоденствия, как только оно пришло к власти после очередного переворота, закончилась очень быстро. И следственная тюрьма, которую три месяца назад обещали разобрать по камушку, вновь до отказа была заполнена диссидентами всех мастей.
Самый короткий путь лежал через переулки. Не прошло и получаса, как парни и девчонки выскочили на маленькую площадь, которую венчала серая громада здания тюрьмы.
– Они ещё не подъехали, – раздался тонкий девичий голос.
– Мы дождёмся и отобьём Эль Драко!
– Да как они посмели поднять руку на величайшего барда континента!..
– Надо было ещё на площади вступиться за него!
– Они не посмеют!..
Молодёжь распалялась всё больше. Правда, их было не больше десятка, и оружия почти ни у кого не было, но, на худой конец, и скрипки с валторнами, в случае чего, могут послужить оружием.
***
Полицейская карета долго катила по улицам Арборино, гулко бухая колёсами по булыжной мостовой. Каждый удар отзывался болью в сердце, но Диего постарался натянуть на лицо маску равнодушия. Пусть это далось и непросто, но полицейским не увидеть ни его страха, ни отчаяния.
В памяти невольно всплыл тот день, несколько лет назад, когда его, ещё семнадцатилетнего мальчишку, студента последнего курса консерватории, по приказу полковника Сан-Барреды схватили на улице по ложному обвинению и в точно такой же тюремной карете доставили в следственную тюрьму. Тогда он провёл там всего несколько дней, которые показались ему вечностью, и был освобождён благодаря хлопотам мамы.
Диего стиснул зубы и мотнул головой, прогоняя непрошенные мысли. Он не хотел это вспоминать.
Наконец повозка остановилась. Полицейский распахнул дверцу и прикрикнул:
– Вылезай. Или тебе здесь так понравилось? – хохотнул он.
Пригнувшись, бард выбрался наружу и огляделся. Прямо перед ним возвышалось ничуть не изменившееся за эти несколько лет мрачное серое здание следственной тюрьмы с крошечными зарешёченными окошками, толстыми стенами и тяжёлыми, окованными железом дверями.
Эль Драко стоял, окружённый полицейскими, а в отдалении топталась горстка студентов. Но вот, несмело, словно преодолевая немыслимое сопротивление, юноши и девушки двинулись к нему.
Поняв, что они собираются сделать, молодой бард вскинул руку и крикнул:
– Не нужно! Идите домой!
Небольшая кучка людей, осмелившихся подумать о сопротивлении, отпрянула, когда на них начали наступать полицейские.
– Это будет бессмысленная жертва! Уходите! – снова крикнул Эль Драко.
Ребята колебались ещё несколько секунд, потом, как по команде, развернулись и кинулись бежать.
Их не преследовали. Сейчас это было не главное. Но начальник отряда отдал короткий приказ своему заместителю, тот кивнул, проверил кобуру с пистолетом и, взяв пару человек, скрылся в соседнем переулке.
Перед тем, как его довольно грубо толкнули в спину, принуждая зайти внутрь, Диего оглянулся. В лицо ударил нестерпимо яркий свет – солнце расплылось в глазах радужным пятном. Что это? Слёзы… Нет!
Эль Драко зажмурился, а в следующую секунду оказался в полутёмном тюремном коридоре.
***
На опустевшей площади ветер трепал полуоторванную афишу. Полицейские, перед тем, как уйти, хотели сорвать её с тумбы, но это им не удалось – афиша была приклеена на совесть. На пустой сцене сиротливо скособочились оставленные инструменты.
Никто не заметил маленькую одинокую фигуру. Мальчик лет двенадцати, воровато озираясь, пробирался к сцене. Он кутался в тёмный плащ и ёжился, словно от холода, хотя на дворе стояла поздняя весна, и тёплый бриз дул с моря.
Мигель оглянулся ещё раз, поплотнее запахнул плащ и взобрался на сцену. Долго искать ему не пришлось. Вот она! Концертная гитара Эль Драко валялась на дощатых подмостках, брошенная полицейскими-варварами.
– Не бойся, я тебя не оставлю, – дрогнувшим голосом прошептал мальчик. Он прерывисто выдохнул, скинул плащ и одним движением укутал инструмент, спрятав реликвию от чужих, враждебных взглядов.
Оглянувшись ещё раз и никого не увидев, Мигель подбежал к дальнему краю сцены, перевёл дыхание и прыгнул вниз. Струны жалобно тренькнули. Мальчик закусил губу, припустил что есть мочи и через пару минут скрылся из виду.
Его почти никто не видел. Почти.
Мигель не заметил, как за всеми его манипуляциями настороженно следят внимательные чёрные глаза. Когда мальчик нырнул в переулок, следом ужом скользнул человек – гибкий, худой, в простой тёмной одежде, с неприметным лицом, как две капли похожим на всех мистралийцев сразу. Встретишь в толпе – не узнаешь. Мастер-вор.
***
Когда за ним с грохотом захлопнулась дверь, и Эль Драко остался один, он позволил себе на минуту расслабиться. Оглядел камеру и скривился. «Жилище, достойное великого барда», – с горечью подумал он. Крошечная, четыре с половиной на шесть локтей каморка, в которой кроме узкого топчана, застеленного каким-то тряпьём, больше ничего не было. Холодные каменные стены, на высоте почти семи локтей – малюсенькое зарешёченное окошко, в которое даже свет проникал с трудом. Самый настоящий каменный мешок.
Он упал на топчан, ссутулил плечи и обхватил голову руками.
Тысячи вопросов роились в голове. Что произошло? За что его арестовали? Это чей-то донос? Кто-то позавидовал его славе? Кто-то хочет через него надавить на мать? Чья-то ревность? Может быть он, сам того не ведая, кому-то перешёл дорогу? А может быть… сердце бешено заколотилось, внезапно нашёлся отец, и кто-то решил использовать его как наживку?..
Ни на один из вопросов он не нашёл ответа. Потому что на допрос его никто не вызвал. Диего думал, что его приведут к следователю немедленно, ну, может быть, через пару часов… Но прошёл день, (он понял это, когда солнечный свет в оконце окончательно померк и его камера превратилась в темницу в полном смысле этого слова), – и никого. Устав ждать, он растянулся на своём топчане и закрыл глаза. Только сон не шёл. Снова и снова он переживал события сегодняшнего дня – оглушительный успех на концерте, овации. И сразу вслед за тем – арест и эта тюрьма.
Утро не принесло облегчения. Он вздрогнул, когда дверь с лязгом отворилась. Но это оказался всего лишь тюремщик, который принёс жестяную кружку и миску. Эль Драко исследовал содержимое миски и скривился – какая-то баланда. К тому же ложка арестантам явно не полагалась. Он отхлебнул тепловатой воды с каким-то неприятным привкусом и удивился, откуда в Арборино болото, когда здесь и река пересыхала ближе к концу лета. Но жажда оказалась сильнее отвращения, поэтому он допил до конца. А вот серую липкую массу съесть не решился.
И на завтра повторилось то же. А на третий день Диего подумал, что баланда вовсе не так уж плохо выглядит. А то на одной воде он очень скоро протянет ноги.
А ещё через два дня, когда бард уже начал тихо сходить с ума в этом каменном мешке, за ним, наконец, пришли.
Двое дюжих охранников, позвякивая увесистыми связками ключей, ввалились в камеру. Оба были похожи друг на друга, словно братья-близнецы: с одинаковыми квадратными затылками, бычьими шеями, пудовыми кулаками и вечной скукой в глазах.
– Пошли, – уронил один из них.
Эль Драко молча поднялся и вышел из камеры. Длинные тёмные коридоры с бесконечными рядами дверей заставили сердце болезненно сжаться. Путь показался ему таким же бесконечным. Он признался себе, что малодушно желает, чтобы он подольше не кончался.
– Лицом к стене, – грубый окрик привёл его в себя.
А в следующую секунду он оказался лицом к лицу со следователем.
Самый обычный человек с каким-то домашним лицом, в холщёвых нарукавниках, словно какой-нибудь бухгалтер. На столе дымилась чашка кофе. Эль Драко уловил божественный аромат и молча проглотил слюну.
– Присаживайтесь, маэстро, – сказал следователь тихим, тоже каким–то домашним, голосом.
Эль Драко опустился на шаткий трёхногий табурет, который стоял чуть в отдалении от большого казённого стола.
– Ну что? – задал следователь совершенно нелепый вопрос.
– Что? – бард в недоумении посмотрел на служителя закона.
– Я вижу, с вами обошлись не очень хорошо… Совсем нехорошо, – следователь покачал головой.
– Я… не понял, за что меня арестовали, – голос предательски дрогнул.
– Ну что вы, я думаю, это недоразумение вскоре разрешится, – следователь мелко захихикал. – Видите ли, в чём дело… – он сунул нос в толстую книгу, что-то там поискал, потом снова поднял глаза на Эль Драко и добродушно улыбнулся: – Помните, луну назад к вам обращались с предложением написать новый гимн...
– Я, мне помнится, написал его и вручил… маэстро Морелли, – Эль Драко едва не поперхнулся именем старого засранца – придворного барда, который умел найти себе тёпленькое местечко при любой власти.
Глазки следователя маслянисто блеснули.
– Кхм… Но вы, наверное, забыли, что после этого наш уважаемый министр изящных искусств лично просил вас переписать гимн? Руководство посчитало, что ваш вариант получился не слишком патриотичным. И руководящая роль партии в нём не прослеживается. Словом, ваш текст никуда не годится. Музыка также не столь монументальна и величественна, каковой следует быть главной мелодии страны. Поэтому было принято решение переделать ваше творение, так сказать, усилить и углубить…
– Я помню, – резко перебил Диего. Как только следователь упомянул гимн, он понял, в чём истинная причина его ареста. Но легче ему от этого не стало. – А также я помню, что вскоре после этого Карлос уволил меня из театра!
– А чему вы удивляетесь? – развёл руками следователь. – Раз у вас такая хорошая память, значит, вы помните и то, в каком тоне разговаривали с уважаемым министром и какими именно словами ответили на переданное им для вас пожелание господина президента!
Эль Драко медленно выдохнул, стараясь взять себя в руки. Вот ведь влип…
– Но теперь у вас появилась прекрасная возможность реабилитироваться и доказать свою лояльность власти, – продолжал следователь, словно не замечая состояния барда. – Наш президент, господин Гондрелло, посчитал своим долгом даровать Мистралии новый высокопатриотический гимн. Он сам, лично, написал великолепные стихи. И теперь правительство вновь обращается к вам, дон Диего, с просьбой положить эти великие стихи на музыку – монументальную и не менее великую, и тогда у нашей благословенной Мистралии будет самый лучший, самый великий гимн! – следователь раскраснелся, мышиные глазки заблестели, даже редкие волосёнки встали дыбом. Он вытащил из тетради лист желтоватой гербовой бумаги и дрожащей рукой протянул его барду.
Подумав про себя, что следователь явно переборщил с эпитетом «великий», Эль Драко взял из его рук листок, прочитал первые строки, нахмурился, прочитал ещё одну строфу и вдруг позеленел, едва сдержав острый приступ тошноты.
– В-вы издеваетесь надо мной?! – дрогнувшим от еле сдерживаемой ярости голосом выдохнул он.
– Ч-что? – следователь резко перестал улыбаться и покраснел, кажется, ещё больше.
– Эт-то стихи?! Эт-то вы назвали стихами?!! Это позорище, которое он написал в свою честь? Да как у вас только язык повернулся предложить мне написать на эту мерзость музыку?! Убил бы за такую песенку! Задушил бы своими руками! За такие стихи вообще надо на месте расстреливать! И это вы назвали государственным гимном?!!! – вскочив с табурета, Эль Драко перегнулся через стол, и, потрясая перед носом следователя скомканным листком, орал во всю силу своих лёгких.
Лицо у следователя стало не просто красным – багровым с каким-то синюшным оттенком. Потом пошло пятнами. Он беспомощно открывал рот, как вытащенная на берег рыба, а глаза, кажется, готовы были выскочить из орбит.
Гневную тираду перебили ворвавшиеся в кабинет охранники. Они с двух сторон подскочили к Эль Драко, заломили ему руки и бросили на колени. Бард пришёл в себя только когда его лоб с треском врезался в каменные плиты пола.
– Уведите его, – хрипло выдавил следователь, потом уже спокойно добавил: – Значит, ты по-прежнему отказываешься сотрудничать. Смотри, не пожалей. Последний шанс…
– Пошёл ты… И ты, и твой засранец-президент, – вскинув голову, Диего плюнул под ноги следователю. Он метил в лицо, но не достал.
– В камеру его. Теперь с ним будут разговаривать по-другому.
***
От мощного толчка в спину, Диего влетел в свою темницу, не удержался на ногах и, упав, ткнулся лицом в жёсткие доски топчана.
Медленно поднялся на ноги, вытер кровь с разбитой губы и уселся прямо на пол.
Он прислонился затылком к холодным, мокрым камням и утомлённо закрыл глаза. Горькое сожаление и отчаяние затопили душу.
«Наивный дурак. Развесил уши и поверил, что всё хорошо, что всё закончилось, и страна обрела свободу», – он горько усмехнулся. Это были даже не мысли – ощущения. От глухой тоски хотелось завыть, и только гордость заставляла его стискивать зубы и молчать.
Овации публики, всеобщее ликование, в котором он купался, бьющее через край вдохновение и радость, которую он щедро дарил слушателям – всё это было у него и за границей. Но одно дело – на чужбине, и совсем другое – на родине. Он не мог не вернуться. Узнав о демократических переменах, объявленных пришедшим к власти Объединением Всеобщего Благоденствия, он тут же бросился в Мистралию, которую покинул в семнадцать лет. И был абсолютно счастлив, когда мистралийская публика рукоплескала своему кумиру и носила его на руках. Это продолжалось целых полгода.
Но вскоре власть начала «закручивать гайки». Демократия, громко провозглашённая с высокой трибуны, как всегда, оказалась просто красивым фантиком. Не прошло и трёх лун, как её сменила военная диктатура. А настоящие барды при таком строе не живут. Они либо прогибаются под власть и перестают быть бардами, либо... умирают. И в большинстве случаев не своей смертью.
Перед глазами плавали радужные круги, которые внезапно сложились в ясную картину.
… Он ворвался в комнату, сверкая белозубой улыбкой, с разбегу подхватил на руки маму и закружил её по комнате.
– Диего, что случилось? – Аллама засмеялась и взъерошила ему волосы.
– Мама, мамочка! Я могу вернуться. Ты понимаешь – они зовут меня. Я снова пройду по улицам Арборино, вдохну воздух родной Мистралии. Мама, это такое счастье, – его радость фонтаном хлынула во все стороны, затопив всё кругом. Он увидел в распахнутые двери гостиничного номера, который снимала великая актриса Аллама Фуэнтес, как заливисто рассмеялась молоденькая девушка, проходившая в этот момент по коридору и попавшая под волну его эманации.
А вот на маму, похоже, его хорошее настроение не подействовало. Она внезапно и очень резко побледнела и крикнула:
– Нет! Диего, даже не думай об этом!
– Почему? – он опешил и медленно опустил её на пол.
Аллама сделала несколько шагов, плотно притворила двери и прижалась к ним спиной, словно пытаясь защитить сына, не выпустить его наружу.
– Мама… – он растерянно поморгал.
Аллама подняла на него нечеловеческие огромные глаза, в которых застыл ужас.
– Мама… – радость испарилась без следа.
– Диего, я прошу. Я умоляю тебя, не езди в Мистралию.
– Мам, поверь мне, там победила демократия. Теперь у власти Объединение Всеобщего Благоденствия.
– Но…
– Мама, – он постарался говорить как можно убедительнее, проникновенно глядя в глаза Алламе, – мне написал сам маэстро Карлос. Понимаешь? Он предложил мне работать в его театре.
– Сам маэстро Карлос?
– Да!
– Труппа едет с тобой?
– Братья Бандерасы поедут и Вентура с Харизой.
– А… Плакса?
Он помрачнел. Его первый и единственный ученик, который прибился к его труппе пару лет назад, поразив его до глубины души при первом знакомстве, и в котором он впоследствии едва не разочаровался, уличив в плагиате, и как следует отходил за это по спине пюпитром, четыре дня назад заявил, что уходит. Без объяснения причин. Он просто пришёл к нему, присел рядом, опустив глаза, улыбнулся своей фирменной застенчивой улыбкой и сказал: «Извини, Эль Драко, но я должен покинуть тебя. Знай, что ты всегда останешься для меня кумиром и моим наставником, но я должен идти. И, пожалуйста, не расспрашивай меня о том, почему я это делаю», – он тяжело вздохнул, виновато глянул на него из-под длинной чёлки и снова уставился в пол. Диего тогда обиделся жутко, но… лишь на один миг. Обиду сменила тихая грусть, и он кивнул, отпуская ученика. В конце концов, недавно к нему вернулась Сила. Возможно, Плакса решил завязать с карьерой великого барда и податься в маги, тем более что его Огонь был не такой уж сильный.
– Диего, Плакса поедет с тобой? – снова спросила Аллама, заломив брови и всё ещё прижимаясь спиной к дверям.
Он вздохнул и покачал головой:
– Плакса меня оставил.
– Оставил? Почему?
Эль Драко пожал плечами и уселся в кресло:
– Наверное, у него были на то свои причины. Он не захотел рассказывать, а я не стал расспрашивать. Я полагаю, что будь это возможно, он открылся бы мне. Мама, неужели ты думаешь, что этот разгильдяй может быть мне чем-то полезен?
Аллама нахмурилась, покачала головой и отошла, наконец, от двери.
– Плакса очень славный мальчик, – она мечтательно улыбнулась и грациозно опустилась в соседнее кресло.
– Мама, только не говори мне, что ты… с ним!.. – он уставился на мать в полном шоке.
Аллама погасила улыбку и покачала головой:
– Мы сейчас говорим не обо мне и Плаксе. Диего, я всё же прошу тебя, отмени свою поездку, – её глаза вновь наполнились слезами.
Он вскочил с кресла и, упав рядом с нею на колени, обхватил её за талию и спрятал голову на её груди.
– Мистралия теперь свободна. Я хочу поехать. Хочу вернуться домой. Мамочка, ну почему ты так боишься?
– Я потеряла Максимильяно. И я очень боюсь потерять тебя… – прошептала она едва слышно.
Он не послушался. Не поверил материнскому сердцу.
Восторженный глупец. Он, как и многие барды, жил легко и думал, что так будет продолжаться всегда.
И вот всё закончилось в один миг. Диего передёрнуло от отвращения.
– Мама, ну почему я не прислушался к тебе, – простонал он одними губами.
Фандом: Оксана Панкеева «Хроники странного королевства»
Название: Жизнь, сгоревшая в Огне
Автор: Tabiti
Соавтор: Elika_
Соавтор: Lake62
Главные герои: Диего в бытность свою Эль Драко
Категория: джен
Жанр: психология, ангст, экшен, драма
Рейтинг: R
Размер: макси
Дисклеймер: главные герои принадлежат Оксане Панкеевой
Таймлайн: за пять с лишним лет до начала первого романа «Пересекая границы» (приквел)
Предупреждение: поскольку достоверных сведений об этом периоде жизни Диего у Панкеевой не слишком много, а те, что есть, сложновато увязать в чёткую хронологию, в приквеле могут быть небольшие нестыковки, иногда даже намеренные. Но главная сюжетная канва чётко соблюдается, иначе и писать бы не стоило.
Аннотация: Прошло всего полгода, как молодой, но уже знаменитый на весь континент, бард Эль Драко, узнав о демократических переменах, вернулся в родную Мистралию. Овации публики, всеобщее ликование, любимая девушка... Но вскоре власть начинает "закручивать гайки", и всё счастье великого барда заканчивается в один миг.
ОКОНЧАНИЕ ОТ 28 СЕНТЯБРЯ 2019
читать дальше1.
– Маэстро! Маэстро, можно автограф?
Звонкий мальчишеский голос пробился сквозь восторженные крики и аплодисменты толпы. Присев на корточки на краю заваленной цветами сцены, Эль Драко взял протянутые ему блокнот и карандаш.
– Маэстро… пожалуйста!
Мягко улыбнувшись, молодой бард поставил на чистой странице свой росчерк и вернул блокнот мальчишке, который тут же прижал его к груди:
– Спасибо!
– Не за что. Как тебя зовут?
– Мигель, – застенчиво ответил мальчик. – А это мой брат Рикардо!
Он показал на стоящего рядом высокого стройного юношу, взирающего на молодого барда, как на божество.
Диего ласково взлохматил тёмные волосы мальчика. Мигель счастливо улыбнулся и бережно убрал блокнот с заветной росписью в карман лёгкой курточки:
– Я его всю жизнь хранить буду!
– Итак, дамы и господа, на сегодня концерт окончен...
– Как раз вовремя, – внезапно раздался грубый голос. Расталкивая толпу, к сцене пробились люди в форме.
– Тайная полиция! – испуганно охнул кто-то.
Эль Драко слегка изменился в лице и быстро оглянулся на артистов своей труппы, кивком давая понять, чтобы уходили. Пока не поздно.
Если ещё не поздно...
– Маэстро, – начальник отряда растянул губы в резиновой улыбке. – Рад был послушать ваши песни. Уж простите, цветов не принёс.
"Провалитесь вы с цветами или без", – подумал Диего, а вслух спросил:
– Что вам нужно?
– У нас ордер на ваш арест, – слегка извиняющимся тоном объяснил начальник отряда. – Извольте сдать оружие и следовать за нами.
– У меня нет оружия, – сказал знаменитый на весь мир бард, вскинув подбородок. Краем глаза он заметил, что толпа зрителей начала стремительно редеть, но ушли не все – многие всё ещё стояли вокруг открытой сцены, и напряжение так и витало в воздухе.
– Позволите проверить?
Вот же наглая морда! Эх, врезать бы по ней...
Люди вокруг заволновались. Диего поймал испуганный взгляд Мигеля, уцепившегося за руку старшего брата, лицо которого заметно побледнело. Да что же они стоят? Уходить надо, и быстрее!
– Проверяйте, – равнодушно бросил он, подняв руки. Кто бы знал, чего стоило ему это равнодушие!
– Спускайся, – приказал начальник отряда, переходя на "ты". Всю вежливость с него будто ветром сдуло.
– А у вас силёнок не хватит забраться на сцену?
– Предпочитаешь, чтобы тебя согнали с неё пинками? – ухмыльнулся один из полицейских, настоящий верзила и почти наверняка голдианец.
– Я всегда буду на сцене, – ответил Эль Драко. – Но тебе этого не понять.
Начальник отряда поморщился и кивнул полицейским. Двое из них тут же ловко запрыгнули на подмостки и, топча цветы, двинулись к барду. Диего снова бросил взгляд на людей внизу и увидел, как губы Мигеля шевелятся, выговаривая одно-единственное слово:
– Беги! Беги! Беги!..
"Не могу, мальчик. Ты не поймёшь. Да и не успеть... А если всё же каким-то чудом уйду, так только до первого патруля..."
Один из полицейских небрежно пнул прислонённую к роялю гитару, и она с гулким звуком упала, жалобно зазвенев. Бард вздрогнул, словно этот удар достался ему, но не пошевелился. И ничего не сказал.
– Руки подними, – лениво бросил полицейский, убедившись, что задержанный не собирается сопротивляться. Так же лениво обхлопав карманы, он повернулся к начальнику:
– Всё чисто.
– Так давайте его сюда!
– Шагай, – приказал второй полицейский и толкнул барда в спину.
– За что вы его арестовываете? – вдруг крикнул звонкий мальчишеский голос.
На мгновение все, в том числе и полицейские, остолбенели от неожиданности.
"Что же ты делаешь, мальчик? – лихорадочно пронеслось в голове Диего. – А ты, старший, чего ждёшь? Хватай брата и беги отсюда! И не оборачивайся!"
Будто услышав отчаянные мысли барда, Рикардо крепко схватил своего младшего за руку и потащил за собой сквозь толпу. Видимо, сочтя ниже своего достоинства преследовать мальчишек, полицейские отвернулись, сделав вид, что ничего не произошло, и двое из них крепко взяли арестованного барда за локти:
– Пошли!
– Вам обязательно меня тащить? – поморщился Эль Драко. – Я и так никуда не денусь.
– А кто тебя знает, – буркнул начальник отряда. – Испаришься, а нам потом так настучат, что мало не покажется!
Полицейские настойчиво подтолкнули барда вперёд, и ему ничего не оставалось, как подчиниться. Люди вокруг снова глухо зароптали, но громко протестовать, как это сделал мальчишка, больше никто не осмелился. И Диего был рад этому: допускать кровопролитие и провоцировать новые аресты он не собирался. Не дождутся.
Они молча прошли между неохотно расступившимися людьми. Многие из них, взглянув на маэстро, которого только что слушали, затаив дыхание, и которому бурно аплодировали, тут же отводили глаза. Правильно, у них же семьи… родители, мужья, жёны, дети. Не надо вмешиваться, всё равно не поможет, а сколько ещё добавится поломанных судеб... Один, пусть даже гениальный бард, того не стоит.
На узкой мощёной улочке ждала крытая полицейская повозка, к которой его и подтолкнули. Он ещё успел оглянуться и увидел, как двое оставшихся на сцене полицейских внимательно осматривают вещи.
В груди болезненно кольнуло.
«Моя гитара…»
Это был не просто инструмент; это была его верная подруга. Она сопровождала его повсюду. С ней он делился радостями и горестями, она не бросала его в трудные минуты, ей он доверял свои самые сокровенные тайны, нежно оглаживал лакированные бока и трепетно ласкал струны… И любимая гитара всегда отвечала ему взаимностью. Она была сделана ещё по заказу отца и подарена им сыну на пятнадцатый день рождения. С тех пор они и не расставались.
– Что застыл? Залезай, – буркнул начальник отряда и подтолкнул Диего в спину.
Возница подхлестнул лошадей, и карета с забранным решёткой оконцем скрылась за поворотом одной из главных улиц столицы. Оставшиеся на площади люди, как по сигналу, начали спешно разбегаться в разные стороны: скорей-скорей покинуть эту площадь, которая только что была наполнена радостью и весельем, но внезапно превратилась в тягостное и мрачное место. А солнце, словно с издёвкой, вовсю сияло с бездонного синего неба.
Но по домам разбежались не все. Небольшая горстка молодёжи – в основном, студенты консерватории, которые боготворили своего кумира, бросились совсем в другую сторону. Тайная полиция двигалась по центральным улицам Арборино, а юные барды избрали другой путь. Никто из них не сомневался, что Эль Драко повезли в следственную тюрьму. Демократическая весна, объявленная Объединением Всеобщего Благоденствия, как только оно пришло к власти после очередного переворота, закончилась очень быстро. И следственная тюрьма, которую три месяца назад обещали разобрать по камушку, вновь до отказа была заполнена диссидентами всех мастей.
Самый короткий путь лежал через переулки. Не прошло и получаса, как парни и девчонки выскочили на маленькую площадь, которую венчала серая громада здания тюрьмы.
– Они ещё не подъехали, – раздался тонкий девичий голос.
– Мы дождёмся и отобьём Эль Драко!
– Да как они посмели поднять руку на величайшего барда континента!..
– Надо было ещё на площади вступиться за него!
– Они не посмеют!..
Молодёжь распалялась всё больше. Правда, их было не больше десятка, и оружия почти ни у кого не было, но, на худой конец, и скрипки с валторнами, в случае чего, могут послужить оружием.
***
Полицейская карета долго катила по улицам Арборино, гулко бухая колёсами по булыжной мостовой. Каждый удар отзывался болью в сердце, но Диего постарался натянуть на лицо маску равнодушия. Пусть это далось и непросто, но полицейским не увидеть ни его страха, ни отчаяния.
В памяти невольно всплыл тот день, несколько лет назад, когда его, ещё семнадцатилетнего мальчишку, студента последнего курса консерватории, по приказу полковника Сан-Барреды схватили на улице по ложному обвинению и в точно такой же тюремной карете доставили в следственную тюрьму. Тогда он провёл там всего несколько дней, которые показались ему вечностью, и был освобождён благодаря хлопотам мамы.
Диего стиснул зубы и мотнул головой, прогоняя непрошенные мысли. Он не хотел это вспоминать.
Наконец повозка остановилась. Полицейский распахнул дверцу и прикрикнул:
– Вылезай. Или тебе здесь так понравилось? – хохотнул он.
Пригнувшись, бард выбрался наружу и огляделся. Прямо перед ним возвышалось ничуть не изменившееся за эти несколько лет мрачное серое здание следственной тюрьмы с крошечными зарешёченными окошками, толстыми стенами и тяжёлыми, окованными железом дверями.
Эль Драко стоял, окружённый полицейскими, а в отдалении топталась горстка студентов. Но вот, несмело, словно преодолевая немыслимое сопротивление, юноши и девушки двинулись к нему.
Поняв, что они собираются сделать, молодой бард вскинул руку и крикнул:
– Не нужно! Идите домой!
Небольшая кучка людей, осмелившихся подумать о сопротивлении, отпрянула, когда на них начали наступать полицейские.
– Это будет бессмысленная жертва! Уходите! – снова крикнул Эль Драко.
Ребята колебались ещё несколько секунд, потом, как по команде, развернулись и кинулись бежать.
Их не преследовали. Сейчас это было не главное. Но начальник отряда отдал короткий приказ своему заместителю, тот кивнул, проверил кобуру с пистолетом и, взяв пару человек, скрылся в соседнем переулке.
Перед тем, как его довольно грубо толкнули в спину, принуждая зайти внутрь, Диего оглянулся. В лицо ударил нестерпимо яркий свет – солнце расплылось в глазах радужным пятном. Что это? Слёзы… Нет!
Эль Драко зажмурился, а в следующую секунду оказался в полутёмном тюремном коридоре.
***
На опустевшей площади ветер трепал полуоторванную афишу. Полицейские, перед тем, как уйти, хотели сорвать её с тумбы, но это им не удалось – афиша была приклеена на совесть. На пустой сцене сиротливо скособочились оставленные инструменты.
Никто не заметил маленькую одинокую фигуру. Мальчик лет двенадцати, воровато озираясь, пробирался к сцене. Он кутался в тёмный плащ и ёжился, словно от холода, хотя на дворе стояла поздняя весна, и тёплый бриз дул с моря.
Мигель оглянулся ещё раз, поплотнее запахнул плащ и взобрался на сцену. Долго искать ему не пришлось. Вот она! Концертная гитара Эль Драко валялась на дощатых подмостках, брошенная полицейскими-варварами.
– Не бойся, я тебя не оставлю, – дрогнувшим голосом прошептал мальчик. Он прерывисто выдохнул, скинул плащ и одним движением укутал инструмент, спрятав реликвию от чужих, враждебных взглядов.
Оглянувшись ещё раз и никого не увидев, Мигель подбежал к дальнему краю сцены, перевёл дыхание и прыгнул вниз. Струны жалобно тренькнули. Мальчик закусил губу, припустил что есть мочи и через пару минут скрылся из виду.
Его почти никто не видел. Почти.
Мигель не заметил, как за всеми его манипуляциями настороженно следят внимательные чёрные глаза. Когда мальчик нырнул в переулок, следом ужом скользнул человек – гибкий, худой, в простой тёмной одежде, с неприметным лицом, как две капли похожим на всех мистралийцев сразу. Встретишь в толпе – не узнаешь. Мастер-вор.
***
Когда за ним с грохотом захлопнулась дверь, и Эль Драко остался один, он позволил себе на минуту расслабиться. Оглядел камеру и скривился. «Жилище, достойное великого барда», – с горечью подумал он. Крошечная, четыре с половиной на шесть локтей каморка, в которой кроме узкого топчана, застеленного каким-то тряпьём, больше ничего не было. Холодные каменные стены, на высоте почти семи локтей – малюсенькое зарешёченное окошко, в которое даже свет проникал с трудом. Самый настоящий каменный мешок.
Он упал на топчан, ссутулил плечи и обхватил голову руками.
Тысячи вопросов роились в голове. Что произошло? За что его арестовали? Это чей-то донос? Кто-то позавидовал его славе? Кто-то хочет через него надавить на мать? Чья-то ревность? Может быть он, сам того не ведая, кому-то перешёл дорогу? А может быть… сердце бешено заколотилось, внезапно нашёлся отец, и кто-то решил использовать его как наживку?..
Ни на один из вопросов он не нашёл ответа. Потому что на допрос его никто не вызвал. Диего думал, что его приведут к следователю немедленно, ну, может быть, через пару часов… Но прошёл день, (он понял это, когда солнечный свет в оконце окончательно померк и его камера превратилась в темницу в полном смысле этого слова), – и никого. Устав ждать, он растянулся на своём топчане и закрыл глаза. Только сон не шёл. Снова и снова он переживал события сегодняшнего дня – оглушительный успех на концерте, овации. И сразу вслед за тем – арест и эта тюрьма.
Утро не принесло облегчения. Он вздрогнул, когда дверь с лязгом отворилась. Но это оказался всего лишь тюремщик, который принёс жестяную кружку и миску. Эль Драко исследовал содержимое миски и скривился – какая-то баланда. К тому же ложка арестантам явно не полагалась. Он отхлебнул тепловатой воды с каким-то неприятным привкусом и удивился, откуда в Арборино болото, когда здесь и река пересыхала ближе к концу лета. Но жажда оказалась сильнее отвращения, поэтому он допил до конца. А вот серую липкую массу съесть не решился.
И на завтра повторилось то же. А на третий день Диего подумал, что баланда вовсе не так уж плохо выглядит. А то на одной воде он очень скоро протянет ноги.
А ещё через два дня, когда бард уже начал тихо сходить с ума в этом каменном мешке, за ним, наконец, пришли.
Двое дюжих охранников, позвякивая увесистыми связками ключей, ввалились в камеру. Оба были похожи друг на друга, словно братья-близнецы: с одинаковыми квадратными затылками, бычьими шеями, пудовыми кулаками и вечной скукой в глазах.
– Пошли, – уронил один из них.
Эль Драко молча поднялся и вышел из камеры. Длинные тёмные коридоры с бесконечными рядами дверей заставили сердце болезненно сжаться. Путь показался ему таким же бесконечным. Он признался себе, что малодушно желает, чтобы он подольше не кончался.
– Лицом к стене, – грубый окрик привёл его в себя.
А в следующую секунду он оказался лицом к лицу со следователем.
Самый обычный человек с каким-то домашним лицом, в холщёвых нарукавниках, словно какой-нибудь бухгалтер. На столе дымилась чашка кофе. Эль Драко уловил божественный аромат и молча проглотил слюну.
– Присаживайтесь, маэстро, – сказал следователь тихим, тоже каким–то домашним, голосом.
Эль Драко опустился на шаткий трёхногий табурет, который стоял чуть в отдалении от большого казённого стола.
– Ну что? – задал следователь совершенно нелепый вопрос.
– Что? – бард в недоумении посмотрел на служителя закона.
– Я вижу, с вами обошлись не очень хорошо… Совсем нехорошо, – следователь покачал головой.
– Я… не понял, за что меня арестовали, – голос предательски дрогнул.
– Ну что вы, я думаю, это недоразумение вскоре разрешится, – следователь мелко захихикал. – Видите ли, в чём дело… – он сунул нос в толстую книгу, что-то там поискал, потом снова поднял глаза на Эль Драко и добродушно улыбнулся: – Помните, луну назад к вам обращались с предложением написать новый гимн...
– Я, мне помнится, написал его и вручил… маэстро Морелли, – Эль Драко едва не поперхнулся именем старого засранца – придворного барда, который умел найти себе тёпленькое местечко при любой власти.
Глазки следователя маслянисто блеснули.
– Кхм… Но вы, наверное, забыли, что после этого наш уважаемый министр изящных искусств лично просил вас переписать гимн? Руководство посчитало, что ваш вариант получился не слишком патриотичным. И руководящая роль партии в нём не прослеживается. Словом, ваш текст никуда не годится. Музыка также не столь монументальна и величественна, каковой следует быть главной мелодии страны. Поэтому было принято решение переделать ваше творение, так сказать, усилить и углубить…
– Я помню, – резко перебил Диего. Как только следователь упомянул гимн, он понял, в чём истинная причина его ареста. Но легче ему от этого не стало. – А также я помню, что вскоре после этого Карлос уволил меня из театра!
– А чему вы удивляетесь? – развёл руками следователь. – Раз у вас такая хорошая память, значит, вы помните и то, в каком тоне разговаривали с уважаемым министром и какими именно словами ответили на переданное им для вас пожелание господина президента!
Эль Драко медленно выдохнул, стараясь взять себя в руки. Вот ведь влип…
– Но теперь у вас появилась прекрасная возможность реабилитироваться и доказать свою лояльность власти, – продолжал следователь, словно не замечая состояния барда. – Наш президент, господин Гондрелло, посчитал своим долгом даровать Мистралии новый высокопатриотический гимн. Он сам, лично, написал великолепные стихи. И теперь правительство вновь обращается к вам, дон Диего, с просьбой положить эти великие стихи на музыку – монументальную и не менее великую, и тогда у нашей благословенной Мистралии будет самый лучший, самый великий гимн! – следователь раскраснелся, мышиные глазки заблестели, даже редкие волосёнки встали дыбом. Он вытащил из тетради лист желтоватой гербовой бумаги и дрожащей рукой протянул его барду.
Подумав про себя, что следователь явно переборщил с эпитетом «великий», Эль Драко взял из его рук листок, прочитал первые строки, нахмурился, прочитал ещё одну строфу и вдруг позеленел, едва сдержав острый приступ тошноты.
– В-вы издеваетесь надо мной?! – дрогнувшим от еле сдерживаемой ярости голосом выдохнул он.
– Ч-что? – следователь резко перестал улыбаться и покраснел, кажется, ещё больше.
– Эт-то стихи?! Эт-то вы назвали стихами?!! Это позорище, которое он написал в свою честь? Да как у вас только язык повернулся предложить мне написать на эту мерзость музыку?! Убил бы за такую песенку! Задушил бы своими руками! За такие стихи вообще надо на месте расстреливать! И это вы назвали государственным гимном?!!! – вскочив с табурета, Эль Драко перегнулся через стол, и, потрясая перед носом следователя скомканным листком, орал во всю силу своих лёгких.
Лицо у следователя стало не просто красным – багровым с каким-то синюшным оттенком. Потом пошло пятнами. Он беспомощно открывал рот, как вытащенная на берег рыба, а глаза, кажется, готовы были выскочить из орбит.
Гневную тираду перебили ворвавшиеся в кабинет охранники. Они с двух сторон подскочили к Эль Драко, заломили ему руки и бросили на колени. Бард пришёл в себя только когда его лоб с треском врезался в каменные плиты пола.
– Уведите его, – хрипло выдавил следователь, потом уже спокойно добавил: – Значит, ты по-прежнему отказываешься сотрудничать. Смотри, не пожалей. Последний шанс…
– Пошёл ты… И ты, и твой засранец-президент, – вскинув голову, Диего плюнул под ноги следователю. Он метил в лицо, но не достал.
– В камеру его. Теперь с ним будут разговаривать по-другому.
***
От мощного толчка в спину, Диего влетел в свою темницу, не удержался на ногах и, упав, ткнулся лицом в жёсткие доски топчана.
Медленно поднялся на ноги, вытер кровь с разбитой губы и уселся прямо на пол.
Он прислонился затылком к холодным, мокрым камням и утомлённо закрыл глаза. Горькое сожаление и отчаяние затопили душу.
«Наивный дурак. Развесил уши и поверил, что всё хорошо, что всё закончилось, и страна обрела свободу», – он горько усмехнулся. Это были даже не мысли – ощущения. От глухой тоски хотелось завыть, и только гордость заставляла его стискивать зубы и молчать.
Овации публики, всеобщее ликование, в котором он купался, бьющее через край вдохновение и радость, которую он щедро дарил слушателям – всё это было у него и за границей. Но одно дело – на чужбине, и совсем другое – на родине. Он не мог не вернуться. Узнав о демократических переменах, объявленных пришедшим к власти Объединением Всеобщего Благоденствия, он тут же бросился в Мистралию, которую покинул в семнадцать лет. И был абсолютно счастлив, когда мистралийская публика рукоплескала своему кумиру и носила его на руках. Это продолжалось целых полгода.
Но вскоре власть начала «закручивать гайки». Демократия, громко провозглашённая с высокой трибуны, как всегда, оказалась просто красивым фантиком. Не прошло и трёх лун, как её сменила военная диктатура. А настоящие барды при таком строе не живут. Они либо прогибаются под власть и перестают быть бардами, либо... умирают. И в большинстве случаев не своей смертью.
Перед глазами плавали радужные круги, которые внезапно сложились в ясную картину.
… Он ворвался в комнату, сверкая белозубой улыбкой, с разбегу подхватил на руки маму и закружил её по комнате.
– Диего, что случилось? – Аллама засмеялась и взъерошила ему волосы.
– Мама, мамочка! Я могу вернуться. Ты понимаешь – они зовут меня. Я снова пройду по улицам Арборино, вдохну воздух родной Мистралии. Мама, это такое счастье, – его радость фонтаном хлынула во все стороны, затопив всё кругом. Он увидел в распахнутые двери гостиничного номера, который снимала великая актриса Аллама Фуэнтес, как заливисто рассмеялась молоденькая девушка, проходившая в этот момент по коридору и попавшая под волну его эманации.
А вот на маму, похоже, его хорошее настроение не подействовало. Она внезапно и очень резко побледнела и крикнула:
– Нет! Диего, даже не думай об этом!
– Почему? – он опешил и медленно опустил её на пол.
Аллама сделала несколько шагов, плотно притворила двери и прижалась к ним спиной, словно пытаясь защитить сына, не выпустить его наружу.
– Мама… – он растерянно поморгал.
Аллама подняла на него нечеловеческие огромные глаза, в которых застыл ужас.
– Мама… – радость испарилась без следа.
– Диего, я прошу. Я умоляю тебя, не езди в Мистралию.
– Мам, поверь мне, там победила демократия. Теперь у власти Объединение Всеобщего Благоденствия.
– Но…
– Мама, – он постарался говорить как можно убедительнее, проникновенно глядя в глаза Алламе, – мне написал сам маэстро Карлос. Понимаешь? Он предложил мне работать в его театре.
– Сам маэстро Карлос?
– Да!
– Труппа едет с тобой?
– Братья Бандерасы поедут и Вентура с Харизой.
– А… Плакса?
Он помрачнел. Его первый и единственный ученик, который прибился к его труппе пару лет назад, поразив его до глубины души при первом знакомстве, и в котором он впоследствии едва не разочаровался, уличив в плагиате, и как следует отходил за это по спине пюпитром, четыре дня назад заявил, что уходит. Без объяснения причин. Он просто пришёл к нему, присел рядом, опустив глаза, улыбнулся своей фирменной застенчивой улыбкой и сказал: «Извини, Эль Драко, но я должен покинуть тебя. Знай, что ты всегда останешься для меня кумиром и моим наставником, но я должен идти. И, пожалуйста, не расспрашивай меня о том, почему я это делаю», – он тяжело вздохнул, виновато глянул на него из-под длинной чёлки и снова уставился в пол. Диего тогда обиделся жутко, но… лишь на один миг. Обиду сменила тихая грусть, и он кивнул, отпуская ученика. В конце концов, недавно к нему вернулась Сила. Возможно, Плакса решил завязать с карьерой великого барда и податься в маги, тем более что его Огонь был не такой уж сильный.
– Диего, Плакса поедет с тобой? – снова спросила Аллама, заломив брови и всё ещё прижимаясь спиной к дверям.
Он вздохнул и покачал головой:
– Плакса меня оставил.
– Оставил? Почему?
Эль Драко пожал плечами и уселся в кресло:
– Наверное, у него были на то свои причины. Он не захотел рассказывать, а я не стал расспрашивать. Я полагаю, что будь это возможно, он открылся бы мне. Мама, неужели ты думаешь, что этот разгильдяй может быть мне чем-то полезен?
Аллама нахмурилась, покачала головой и отошла, наконец, от двери.
– Плакса очень славный мальчик, – она мечтательно улыбнулась и грациозно опустилась в соседнее кресло.
– Мама, только не говори мне, что ты… с ним!.. – он уставился на мать в полном шоке.
Аллама погасила улыбку и покачала головой:
– Мы сейчас говорим не обо мне и Плаксе. Диего, я всё же прошу тебя, отмени свою поездку, – её глаза вновь наполнились слезами.
Он вскочил с кресла и, упав рядом с нею на колени, обхватил её за талию и спрятал голову на её груди.
– Мистралия теперь свободна. Я хочу поехать. Хочу вернуться домой. Мамочка, ну почему ты так боишься?
– Я потеряла Максимильяно. И я очень боюсь потерять тебя… – прошептала она едва слышно.
Он не послушался. Не поверил материнскому сердцу.
Восторженный глупец. Он, как и многие барды, жил легко и думал, что так будет продолжаться всегда.
И вот всё закончилось в один миг. Диего передёрнуло от отвращения.
– Мама, ну почему я не прислушался к тебе, – простонал он одними губами.
@темы: Хроники странного королевства, Фики
-
-
05.12.2013 в 23:06Я вообще не понимаю, как я это буду читать. Если только с валерьянкой.
А нам придётся писать с валерьянкой... Или просто пропускать страшные подробности.
-
-
05.12.2013 в 23:20А давай, вы как-нибудь пропускать будете? В конце концов, у вас же задача не ужастик написать, а показать превращение барда в воина.
-
-
05.12.2013 в 23:32Он говорил немного по-другому:
Попал сюда недавно один мой старый знакомый… Всего несколько лун назад мы с ним беседовали о сотрудничестве, и он меня боялся почти как ты. А теперь, после того, как он посидел в лагере и сбежал оттуда, он меня бояться перестал. С чего бы это?»
Так во всех известных мне изданиях - и в синей версии 2004 г, и в пестрой 2011, и на СИ, и на Либрусеке, и в авторской версии на Дельте.
Нари
Фадеев же роман переписывал по заданию Сталина. И руководящую роль партии вписал. Значит и это придумал для драматического эффекта.
Боюсь, что этот момент он не переписывал. Я, правда, не читала первое издание, так что не могу утверждать. Но Третьякевича действительно оговорили, и Фадеев читал эти документы, поверил, но хотя бы заменил имя.
TabitiИли просто пропускать страшные подробности.
Можно описывать это без деталей, но что-то упомянуть, к сожалению, придется. Может быть, частично - как воспоминания и ощущения, как в стихотворении?
-
-
05.12.2013 в 23:42Lake62, значит, подзабыла чуток. Да, "недавно" - понятие более растяжимое. От нескольких дней до нескольких месяцев. В английском для этого даже два разных слова используются, одно как раз означает "недавно" - несколько дней, а второе - недель и месяцев. А других указаний на его пребывание там точно нет?
-
-
05.12.2013 в 23:46Таких было много, и делали они это не по доброй воле.
А главный прототип - это автор нашего советского гимна, который он потом переписывал дважды. Конкретно - стихов. Притом что его никто не то чтобы заставлял, его даже не просили (в первый раз). Он сам принес.
А Фадеева добило еще и то, что в его книгах нашли ложь и умолчания - именно в Молодой Гвардии. И еще его довело то, что он так и не смог написать роман "Черная металлургия". Огонь, значит, пропал?
А мог ли Фадеев вести себя по-другому? При том, что Тихон Хренников, который был председателем союза композиторов, говорил, что при нем ни одного композитора не посадили. Многие ученые также добивались освобождения своих коллег, рискуя в лучшем случае карьерой, а в худшей - жизнью.
Tabiti
А других указаний на его пребывание там точно нет?
Помню только слова о "нескольких неделях".
Несколько недель, проведенных в стенах следственной тюрьмы Кастель Милагро, он очень не любил вспоминать
-
-
05.12.2013 в 23:53А мог ли Фадеев вести себя по-другому?
Однозначно.
-
-
05.12.2013 в 23:59В барак они вернулись как раз перед вечерним построением. Охранник с красивым именем Альваро велел Диего встать в строй, а сам тихо перекинулся несколькими словами с Абьесто. Тот удивлённо поднял брови и оглянулся на так скоро провинившегося барда. И, видимо, здорово провинившегося, поскольку и кнут, и карцер применялись одновременно очень редко. Обычно либо одно, либо другое. Да и неделя сразу после порки – это слишком. После такого загремит парень в лазарет, как пить дать, загремит! Чем же он так начальству не угодил? Не угодил... Ну конечно, вечеринка! Зачем же ещё его, знаменитого барда, туда водили?
– Отказался петь?
Альваро неопределённо мотнул головой и буркнул:
– Тебе какое дело? Ты того, давай, перекличку!
Абьесто дёрнул плечом и начал привычно называть номера находящихся в его подчинении людей. Когда поверка закончилась, охранник громко объявил:
– Номер 1855, выйти из строя!
Диего сжал кулаки и шагнул вперёд.
– Распоряжением начальника лагеря господина Груэсо, за грубое нарушение правил и вызывающее поведение заключённому номер 1855 назначены пять ударов кнутом и неделя карцера!
По шеренге людей пронёсся удивлённый шёпот. Если кто и ожидал наказаний для "любимчика", то уж никак не больше суток карцера. А судя по наказанию, никакой он и не любимчик вовсе!
– Снять робу! – хлёстко приказал Альваро.
Заставив себя дышать ровно, Диего стянул с себя полосатую рубаху, и Абьесто, взяв её, бросил на его нары.
Кто-то, не удержавшись, присвистнул, увидев знаменитую татуировку Эль Драко – цветного хинского дракона на плече.
– Вперёд!
Его вывели в уже сгустившиеся во дворе сумерки и приковали за руки к столбу для наказаний, где ему предстояло провести ночь. О том, что будет после утренней поверки, Диего предпочитал не думать.
Услышав смешки некоторых соседей по бараку, он стиснул зубы, стараясь не обращать на них внимания. А когда прозвучал отбой, и все разошлись, он уткнулся лбом в деревянный столб и закрыл глаза.
Как с ним могло ТАКОЕ случиться? Или, вернее, как С НИМ могло ТАКОЕ случиться?
Он же просто бард, он всегда был вне политики, так как же, почему?
А потому, немедленно отозвался внутренний голос, что ты никогда не мог поступиться собственной совестью. Ну что тебе стоило переписать этот долбанный гимн? Сделать его таким, каким хотел его видеть, точнее, слышать, президент Гондрелло, чтоб его демоны задрали вместе с пропагандой и агитацией!
Что стоило хотя бы в следственной тюрьме пойти на попятную, пока было ещё не поздно, пока за дело не взялся советник Блай, будь он трижды проклят?
И даже теперь, что стоило спеть на этой треклятой вечеринке? Ведь действительно хочется, очень хочется, уже больше луны гитару в руках не держал!
Не стал. Не смог переступить через себя. Он никогда не мог иначе. И никогда не сможет.
Подаренная отцом гитара… где-то она теперь? В день ареста она же так и осталась там, на сцене. Может быть, её разбили полицейские, а может, она просто гниёт под открытым небом целую луну? Или же ею завладел какой-нибудь прохожий, даже не предполагая, ЧЕЙ инструмент попал ему в руки? Как бы то ни было, Диего предпочёл бы третий вариант.
Он расслабился, насколько мог, и постарался переменить положение тела, но это оказалось практически невозможно.
Измученный выматывающими душу мыслями и вынужденной неподвижностью, он едва дождался рассвета. Всё тело ломило, ноги отказывались служить, и в вертикальном положении его удерживали только оковы. Руки затекли, кандалы натёрли кожу на запястьях. Услышав пронзительный сигнал гонга, который каждое утро будил осуждённых, Диего вздрогнул и с облегчением выдохнул. Что бы ни случилось сейчас, пусть это поскорее закончится.
Отряды бесконечно долго стягивались в лагерный двор, потом также бесконечно тянулась поверка. Диего казалось, что Педасо нарочно её затягивает, чтобы подольше помучить узника. Наконец, когда солнце показалось из-за края вышки и залило двор ярким и каким-то издевательски-радостным светом, начальник охраны крикнул, слово в слово повторив вчерашние слова Альваро:
– За грубое нарушение правил и вызывающее поведение заключённому номер 1855 назначены пять ударов кнутом и неделя карцера!
По рядам заключённых прокатился тихий ропот и тут же стих. Диего услышал, как в наступившей тишине по гравию заскрипели чьи-то шаги. Он повернул голову и увидел Абьесто с кнутом в руках. Значит, экзекуцию будет проводить старший по бараку. Диего на миг зажмурился. Потом взгляд его скользнул дальше. Груэсо и Мальвадо стояли поодаль, в одинаковых позах – сложив на груди руки, и негромко о чём-то переговаривались. Помимо воли Диего различил слова:
– Ставлю пять золотых, что на втором ударе он завизжит, как поросёнок, – выплюнул начальник лагеря. – А то и на первом!
И почему его лицо при первой встрече показалось ему добродушным?
– Вы уже проспорили семь золотых. Не боитесь за свой кошелёк? – криво усмехнулся Мальвадо.
– Ты думаешь, этот рафинированный певчишка сможет выдержать порку? – пожал жирными плечами Груэсо.
– Значит, пари, – заместитель азартно потёр руки.
Диего замутило. На него уже второй раз ставили, как на скаковую лошадь. Даже хуже.
Он взялся руками за цепи и вздрогнул, услышав команду:
– Начинай!
Короткий свист. Хлёсткий режущий удар – на спину словно кипятком плеснули. Тело дёрнулось, он выгнулся и стиснул зубы, глуша стон. Значит, пари, господин начальник лагеря? Значит, рафинированный певчишка? А вот хрен тебе!
От второго удара потемнело в глазах. Он зажмурился и изо всех сил сжал в кулаках цепи. Третий… Сволочь, Абьесто! Бьёт неравномерно, нельзя угадать и приготовиться к следующему удару. Четыре… Пять!
Последний удар оказался особенно сильным. Тело рванулось так, что руки едва не выскочили из суставов, он задушено застонал, до крови прикусив губу.
Палач опустил кнут.
Двое охранников сняли с Диего кандалы, подхватили под руки и поволокли через двор. Карцер находился совсем недалеко. Это был настоящий каменный мешок – колодец, забранный плитой.
Один из стражников отвалил тяжёлую крышку. Эль Драко схватили за руки и опустили в черноту.
Крышку задвинули.
Он очутился в полной тьме. Без просвета. Хоть открывай глаза, хоть закрывай – никакой разницы. Он наощупь определил, что пространства недостаточно даже для того, чтобы вытянуть ноги. Диего осторожно прилёг на бок, чтобы не тревожить повреждённую спину, скрючился, обнял себя за плечи и закрыл глаза.
-
-
06.12.2013 в 00:00– Рассказывай, – потребовал региональный координатор Макс Рельмо. Получив сигнал «тревога-пять», он бросил все неотложные дела, кинулся к Т-кабине, и через несколько минут хмуро взирал на одного из лучших своих полевых агентов. Сердце почему-то перестукивало не в такт и сжималось от мрачного предчувствия. Неужели с мальчишкой что-то?.. Рука сама собой потянулась к косе.
– Шеф… – Амарго откашлялся и всё-таки заставил себя произнести: – У меня очень плохие новости. Диего арестован…
Макс замер. Медленно отпустил косу, так же медленно выдохнул и закрыл глаза. И признался себе, что ожидал чего-то подобного. Отчаянно боялся, но ждал.
– Я слушаю, – региональный координатор опустился на стул и вперил в Мануэля немигающий взгляд.
Амарго без утайки рассказал всё, что удалось выяснить на настоящий момент. Начиная с того самого концерта, когда он под видом дона Рауля явился к Эль Драко и пытался уговорить его покинуть страну, и когда бард откровенно его послал. Он не забыл упомянуть ни о гитаре, ни о словах Диего, свидетелями которых были несколько сотен человек: «Я всегда буду на сцене», ни о том, что он отказался переписать этот грёбаный гимн даже после свидания с Блаем. Макс слушал рассказ Амарго и мрачнел всё больше. Он раздербанил всю свою косу, но даже не заметил этого.
– Вчера вечером Орландо получил подтверждение, что несколько дней назад его отправили в один из исправительных лагерей. Мне пока не удалось узнать, в который именно, но теперь я знаю, в каком направлении двигаться. Он в лагере, не в Кастель Милагро, значит, рано или поздно мы его вытащим, – закончил Амарго.
Макс постарался взять себя в руки. Так… спокойнее… Глубокий вдох… медленный выдох… И отпусти ты, наконец, эту несчастную косу! Главное, мальчишка жив!.. Диего не упекли в Кастель Милагро, откуда невозможно достать человека, и это самое важное.
Полевой агент молча наблюдал за шефом и сочувственно качал головой.
Амарго не понаслышке знал, чем грозит общение с советником Блаем. Даже он сам остался жив только потому, что Блай тогда, несколько лет назад, отчего-то решил потешить своё извращённое самолюбие, и доказать всем, что он и только он, советник Блай, отныне решает судьбу узников печально знаменитой тюрьмы. И приказал выкинуть искалеченное тело Мануэля Каррера дель Фуэго за периметр. Перед этим Блай самолично явился в камеру дель Фуэго, полюбоваться на то, что осталось от одного из лидеров Союза Прогрессивных Сил, преданного собственным соратником в тот самый день, который обещал быть днём его триумфа. Блай ухватил его за подбородок, вывернул голову и долго смотрел в затуманенные болью глаза. Амарго до сих пор помнил это мертвенно-бледное лицо с багровыми пятнами румянца и белые, словно стеклянные, глаза.
– Теперь ты неопасен, – с гнусной усмешкой сказал тогда Блай. – Дель Фуэго больше нет. Хотя я вижу, как ты зубами цепляешься за свою никчёмную жизнь. Так вот, запомни: внутри тебя сидит ма-алюсенький червячок – специальная капсула безопасности. А детонатор – вот он, – советник подкинул на ладони небольшой цилиндрик. – Живи, если, конечно, сколько-нибудь протянешь, и знай – твоя жизнь в моих руках. Я могу сделать всё, что угодно. Например… – садист легонько повернул цилиндр.
Мануэль взвился от дикой боли, рухнул на пол и забился в судорогах. Блай расхохотался и облизал тонкие мокрые губы.
– Да-да! А вот так? – ещё пол оборота…
Узник хрипло закричал и взмолился всем богам, чтобы это прекратилось. Каким угодно способом, но немедленно. И боги его услышали. Боль внезапно закончилась. Осталось только эхо. Отголосок.
– Ну что, понял?
– Мразь… – Мануэль сплюнул кровью. – Ты можешь меня убить, но не заставишь просить пощады.
– А я думаю, будет по-другому, – Блай вновь плотоядно облизнулся. – Ты приползёшь к воротам и сам, слышишь, сам будешь умолять меня о смерти. А я ещё подумаю, подарить ли её тебе…
Советник развернулся на каблуках и выскочил вон, хлопнув дверью. А потом пришли солдаты, подхватили дель Фуэго под руки, выволокли за ворота Кастель Милагро и бросили там.
Он провалялся под стенами тюрьмы до темноты. Как только сгустились сумерки, Мануэль сумел отыскать палку, сцепил зубы и, тяжело опираясь на свой импровизированный костыль, поковылял прочь. И тащился, держась на ногах только на одном упрямстве. А ближе к утру новый приступ дикой, невыносимой боли швырнул его на землю.
Он продержался два с половиной дня, прогоняя настойчивые мысли о самоубийстве. Ибо это малодушно и недостойно кабальеро.
Последнее, что он помнил перед тем, как провалиться в чёрную пучину беспамятства, были тёмные внимательные глаза на смутно знакомом лице.
Уже много позже, на Альфе, где его, можно сказать, собрали по кусочкам, как конструктор, региональный координатор признался ему, что пошёл на преступление, выдав умирающего человека за своего полевого агента. Мануэль не раздумывал ни секунды, и, получив предложение, согласился мгновенно. Конечно, чего душой кривить, его соблазнила сказочная возможность быть живым. Живым и целым, а не беспомощным калекой. Но не только. Мануэль Каррера дель Фуэго не был бы настоящим алхимиком, если бы не загорелся идеей познать и испытать что-то новое и до сих пор неизведанное. А ещё его несбыточные мечты о мести, наконец, обрели плоть. Он согласился работать на службу «Дельта» и отныне получил не только возможность поквитаться с предателем да Костой, но и по-настоящему повлиять на ситуацию в стране. А пресловутую капсулу безопасности из его тела удалили на Альфе в два счёта.
Вот только после того, как Блай узнал, что его жертва спаслась, больше он такой ошибки не совершал: из стен Кастель Милагро не вышел с тех пор ни один узник, ни живой, ни мёртвый. А позже переселенцы, которых Блай вылавливал по всей Мистралии и тащил в застенки своей любимой тюрьмы, усовершенствовали капсулы безопасности: теперь они автоматически взрывались в теле любого узника, сумевшего выбраться за Периметр. С этими усовершенствованиями Кастель Милагро окончательно приобрела статус «тюрьмы, из которой не убегают».
Амарго очень хорошо понимал шефа: сам дважды потеряв семью, он сейчас отчаянно боялся за Стеллу и малыша, которые до сих пор оставались в Мистралии. Хотя первый, кто осмелился бы лишь намекнуть, что он трус, немедленно познакомился бы с его ножами. Не менее знаменитыми в определённых кругах, чем сам товарищ Амарго.
– Что Орландо делает в Арборино? – наконец через силу выговорил Макс.
– Он отказался уезжать. Наотрез. А приказывать ему я не могу.
– Зато я могу, – жёстко произнёс региональный координатор. – Скажи ему, что я хочу его видеть. Он – последняя надежда Мистралии обрести стабильность, и даже этот инфантильный лопух должен, наконец, понять всю меру ответственности, – он помолчал и добавил: – Мануэль, я прошу тебя приложить все усилия в поисках Диего. И сам буду искать его по своим каналам.
-
-
06.12.2013 в 07:47-
-
06.12.2013 в 10:18-
-
06.12.2013 в 10:58-
-
07.12.2013 в 02:25Спасибо, очень сильно! И очень страшно. Вы молодцы! Если даже нам тяжело это читать, то каково же вам это писать? А главное, каково было Эль Драко?! Боюсь даже подумать о том, что его ждет. Неужели он должен будет пройти через все круги ада? Может, вы все-таки напишете альтернативный фанфик, где Эль Драко не попал в Кастель Милагро? Хотя бы потом? Так хочется уберечь его от этого ужаса!
-
-
07.12.2013 в 02:54Нари, что ж поделаешь, сюжет такой...
Lake62,
Catkin,
Неужели он должен будет пройти через все круги ада?
Это же приквел, а у Панкеевой, к сожалению, именно так...
Может, вы все-таки напишете альтернативный фанфик, где Эль Драко не попал в Кастель Милагро? Хотя бы потом? Так хочется уберечь его от этого ужаса!
Солнц, нам бы пока хотя бы это дописать!
Если даже нам тяжело это читать, то каково же вам это писать? А главное, каково было Эль Драко?!
А вот об этом мы с тобой только что говорили. Копирую с твоего разрешения, пусть в теме будет.
-
-
07.12.2013 в 02:59Солнц, нам бы пока хотя бы это дописать!
Ну, хоть потом. Можно же попытаться что-то сделать!
А вот об этом мы с тобой только что говорили. Копирую с твоего разрешения, пусть в теме будет.
Да, конечно. Еще раз, огромное вам спасибо!
-
-
07.12.2013 в 03:14-
-
07.12.2013 в 03:23-
-
07.12.2013 в 03:32а вот я сейчас подумала, что в альтернативе Патрицию вполне можно было бы прибить! С особой жестокостью!
А может, пусть лучше она раскается? Мне кажется, она могла бы раскаяться. Если сама полюбит. (Нет, не Эль Драко, кого-нибудь другого. Без взаимности.) И вот тогда для нее действительно будет ужас — осознать, что она натворила! Как ты думаешь?
-
-
07.12.2013 в 21:05-
-
07.12.2013 в 22:18И она сама сделала свой выбор, когда заставила свою силу служить злу. Более того - она и развивала силу в этом направлении, потому что никогда не имела ни чести, ни совести. Не представляю, как она могла бы полюбить так, чтобы изменилась ее суть. Например, у Харгана, воспитанного вне морали, но способного на преданность, были какие-то "позитивные ниточки", а у Патриции, как мне кажется, - нет.
-
-
07.12.2013 в 22:21ппкс!
-
-
07.12.2013 в 22:22Эль Драко вряд ли её полюбил бы, если бы она его не привораживала.
-
-
07.12.2013 в 22:26а насчёт прибить - так Кантор её и прибил
-
-
07.12.2013 в 22:39она его и так приворожила, это была не любовь - только страсть, наваждение, не более того.
Я об этом и говорю. Но он-то считал это любовью!
а насчёт прибить - так Кантор её и прибил
Да, но мы говорим про альтернативу. Там её можно было бы прибить раньше, пока она его не выдала.
-
-
07.12.2013 в 22:46-
-
07.12.2013 в 22:46-
-
07.12.2013 в 23:24-
-
07.12.2013 в 23:47-
-
09.12.2013 в 23:04Сперва прохлада карцера даже принесла облегчение. Но вскоре Диего почувствовал, что его начинает знобить.
Он всегда отличался крепким здоровьем, никогда серьёзно не болел, даже в детстве, но если прямо сейчас что-то не предпринять, лихорадка ему обеспечена. Хотя она и так обеспечена из-за далеко не стерильного кнута и невозможности обработать раны, но если к этому добавится ещё и простуда… Когда-то давно отец учил его терморегуляции по каким-то особым методикам, что очень пригодилось ему в Поморье после купания в проруби.
Те памятные гастроли вместо запланированной одной луны продлились целых два года. И следующая зима в Поморье, по мнению мистралийских гостей, выдалась чересчур суровой, хотя местные друзья смеялись и уверяли, что бывает ещё холоднее. Как может быть ещё холоднее, парни из страны вечного лета представляли с трудом. Им и такого, вполне среднего себе, а по словам поморцев, так и вовсе лёгкого – только носы чуть-чуть пощипывает – морозца, хватало с лихвой. Поэтому Диего был в шоке, когда Симеон Подгородецкий предложил ему искупаться в проруби. Конечно, сначала Диего понятия не имел, что такое «прорубь», а когда уточнил, у него изумлённо расширились глаза.
– Прорубленные во льду лунки? И вы в них купаетесь?!
– А что? – подмигнул Симеон, весело глядя на его шокированное лицо. – Это весьма полезно для здоровья. На коньках кататься ты уже научился, так почему бы не попробовать и в прорубь окунуться?
И он потащил друга на реку.
Когда Эль Драко увидел на заснеженном берегу с десяток раздетых парней, ему стало зябко. Очень. Но уже в следующее мгновение его охватил самый настоящий азарт. Да что же он, неженка какой-то, что ли?! А тут ещё и Симеон стал подначивать:
– Ну что, слабо́?
– Скажешь тоже, – обиделся Диего и принялся раздеваться. Скинув одежду, он, не позволив себе ни секунды колебаний, с головой ухнул в прорубь. Дыхание перехватило так, что, казалось, сердце остановилось, а потом, наоборот, зашлось в бешеном ритме. В первое мгновение он подумал, что совершил несусветную глупость. И тут рядом с ним в чёрную ледяную воду прыгнул Симеон. Вынырнул, отфыркиваясь, пригладил руками мокрые волосы и улыбнулся:
– Ну как? Здорово, правда?
Диего только головой покрутил: говорить от избытка чувств и ощущений он был пока не в состоянии. Симеон понял, рассмеялся и дружески ткнул его кулаком в плечо с татуировкой:
– Ничего, привыкнешь!
Он, и правда, привык. И уже после второго такого купания даже стал находить в этом удовольствие. А согреваться ему помогала показанная отцом методика терморегуляции, и до сих пор она его никогда не подводила.
Вот и теперь он постарался отрешиться от терзающей спину боли и сосредоточиться. Представил у себя в груди маленький сгусток огня, от которого нагревается не только его тело, но и окружающее пространство. Это постепенно помогло прогнать холод, и даже боль немного притупилась. Но долго поддерживать такое состояние он не мог, – быстро уставал. Особенно теперь. Оставалось надеяться, что этого тепла хватит на то время, которое потребуется ему для отдыха и новой концентрации сознания.
Он спал или находился в забытье. Перед глазами плавали какие-то смутные образы. Он видел ступени, уходящие вверх и вниз. Но почему-то никуда не шёл по этой лестнице. Просто присел на ступеньку и уронил голову на руки. Не хотелось никуда идти, ни о чём думать. Стыд и унижение – вот что он сейчас испытывал. Но в душе всё же шевелился лёгкий червячок любопытства: а что там, в конце лестницы? Что, если спуститься по ступеням, или просто шагнуть в сторону? Вокруг плавали рваные клочья тумана, но Диего был уверен, что стоит ему захотеть и сделать шаг со ступеней, как он окажется в каком-нибудь неведомом месте… Отец пару раз, ещё в детстве, показывал ему эти места. И называл их загадочным словом «Лабиринт». Лабиринт…
Вот только любопытства этого было недостаточно для того, чтобы сделать шаг. Он сидел на этих долбаных ступенях, отрешённо глядя перед собой. Ни мыслей, ни желаний, ни чувств.
– Эй, ты! Слышишь? – хриплый окрик вывел Диего из оцепенения. Сверху пробивался слабый свет. Потом на него что-то упало, какая-то тряпка.
– Одевайся! – снова крикнул тот же голос.
Диего нехотя приподнялся. Открыл припухшие глаза. Различил в полутьме полоски и понял, что ему сбросили его тюремную робу.
– Очухался? Ну, чего молчишь?
– С-спасибо, – Диего откашлялся, подобрал рубаху и, морщась, принялся натягивать её на исхлёстанные плечи. Потом поднял голову и встретился взглядом с усатым охранником. Имени его он не знал, только видел несколько раз, да и то мельком.
– Я тебе тут жратву принёс. Держи. Я посвечу, пока ты будешь есть.
Солдат опустил на верёвке корзину. Внутри стояла миска похлёбки, жестяная кружка с водой и чёрствый заплесневелый кусок хлеба. Ложку, конечно, охранник не захватил. Но Диего, уже было наплевать, есть ложка или нет. Он вытащил миску и просто выпил полужидкую массу. И кружку осушил в одно мгновение. Зубы клацнули о край. Диего скривился. Стиснул хлеб в кулаке. Кто знает, когда ему снова принесут еду, а умирать голодной смертью он пока не собирался.
– Давай обратно посуду, – голова вдруг свесилась ещё ниже, и охранник выдохнул громким шёпотом: – И ты, это, закутайся там в робу, как следует, а я тебе попозже, может быть, одеяло раздобуду, или хоть какую-нибудь холстину.
Диего кивнул в ответ и выдавил:
– Спасибо.
Он опустил посуду обратно в корзинку. Верёвка дёрнулась. Над головой с лязгом опустилась крышка, и он вновь очутился в полной темноте.
***
Отрезанный от мира и солнечного света, Эль Драко потерял счёт дням. Сколько их уже прошло, сколько осталось до завершения наказания? Он не знал. Так называемую еду приносили четыре раза, но она только ещё сильнее разжигала зверский голод. Зато усатый охранник всё же сдержал своё обещание и раздобыл для узника тонкое шерстяное одеяло, так что Диего, закутавшись в него, теперь мог дольше сохранять тепло.
Это долгое заключение в холоде, темноте и тесноте было невыносимым. Но одно он знал точно: если бы вдруг появилась возможность вернуть всё назад, он поступил бы точно так же.
Наконец плита сверху снова поднялась, и уже знакомый охранник опустил на этот раз пустую корзину:
– Тебя сегодня выпустят. Одеяло верни, а то я окажусь на твоём месте…
Непослушными руками Диего расправил мятое, пропахшее по́том и мочой одеяло, и, кое-как сложив, сунул в корзину.
Когда его вытащили из ямы, он даже стоять не мог. Ноги отказывались служить. Глаза слезились от нестерпимо яркого света, ресницы слиплись, и Диего после двух неудачных попыток открыть глаза и оглядеться, оставил эту мысль. Он услышал многоэтажный мат и узнал голос Педасо. Печатными в его замысловатой речи были только предлоги и междометия. Охранники неуклюже топтались, подхватив узника под руки, а начальник стражи всё никак не мог сообразить, куда же отправить провинившегося арестанта. Похоже, наказание оказалось слишком суровым, и даже такая тупоголовая сволочь понимала, что работник из него никакой. Педасо вовсю упражнялся в отборной брани, когда Диего различил чьи-то шаги, а ещё через пару секунд и голос:
– В лазарет его.
Он узнал Мальвадо.
– Слушаю, господин полковник! – Педасо щёлкнул каблуками.
Получив чёткий приказ, он вновь обрёл уверенность, бодро скомандовал своим подчинённым и те, перехватив заключённого поудобнее, поволокли его в другой конец лагеря.
-
-
09.12.2013 в 23:06За то короткое время, что он провёл в лагере (неужели всего две недели, одну из которых в карцере?), Диего успел узнать, что тюремный лазарет был здесь чем-то вроде особо элитного курорта. Все обитатели его барака, во всяком случае, те, с кем он успел пообщаться, мечтали сюда попасть. Но это было не так-то просто. В лазарете оказывались только те узники, кто, с одной стороны, был очень болен или ранен, пострадав от несчастного случая (или НЕ случая) в шахте или бараке, но с другой – он был не безнадёжен и при недолгом лечении мог выздороветь и вновь приступить к работе. В лазарете никто не задерживался дольше недели. Только Хоакин ещё в первые дни пребывания Диего в лагере рассказал ему, что однажды провёл в лазарете девять дней, и это были самые лучшие его дни за последнее время.
В лазарете даже была своя помывочная. Диего почувствовал, как его затащили в какое-то помещение и начали стаскивать одежду. Он слабо дёрнулся, но сил на сопротивление не было. Но, к счастью, ничего страшного не произошло. Его раздели, бросили на деревянную лавку и вылили сверху несколько вёдер воды. Хорошо, хоть не ледяной. С него достаточно было холода. Вроде как помыли, значит. Потом вновь подхватили под руки и так, прямо нагишом, вновь куда-то поволокли. Глаза уже привыкли к свету. Диего приподнял голову – его тащили по длинному коридору с целым рядом дверей. Он содрогнулся, невольно вспомнив следственную тюрьму. Но здесь не было того запаха безысходности, который преследовал его в тюрьме.
Наконец, одна из дверей отворилась, охранники втащили его в камеру-палату и водрузили на койку. Потом по каменному полу загрохотали сапоги, дверь, взвизгнув на петлях, захлопнулась.
Диего перевернулся на живот – на спине было больно лежать, повозился в постели, натянул тонкое вонючее одеяло до подбородка, закрыл глаза и с облегчением выдохнул. Что бы ни было дальше, сейчас его никто больше не трогает, и он будет отдыхать. Спать-спать-спать. В нормальной кровати, вытянувшись во весь рост. И даже почти чистый.
Диего постарался заставить боль и голод отступить, спрятаться где-то на краешке сознания. Это, конечно, удалось плохо, но он был настолько вымотан и морально, и физически, что не прошло и нескольких минут, как он провалился в чёрное забытьё.
Он смутно помнил, как заходил доктор. Во всяком случае, Диего понял, что человек, внезапно склонившийся над ним и сдёрнувший с него простыню врач – когда тот нахмурился, озабоченно покачал головой и поцокал языком.
– Ничего, парень. Потерпи. Скоро полегчает, – он слышал голос как сквозь вату, а лица и вовсе не мог разглядеть.
Потом быстрые руки что-то делали с его спиной. Было больно, но как-то по-хорошему. Доктор почистил загноившиеся рубцы, смазал их какой-то вонючей мазью, наложил повязку. Диего и рад был бы гордо молчать, но не смог сдержать стон. Ломило кости, его бил озноб, а голова так пылала, что даже подушка казалась раскалённой.
– Вот, выпей это, – бард почувствовал у своих губ чашку и жадно принялся глотать горьковатый отвар. Его замутило, но доктор приказал выпить всё до конца. – Это поможет сбить лихорадку. Так что не упрямься и пей.
Диего послушно осушил посудину и уронил голову на подушку. Силы кончились.
– Отдыхай, я потом зайду ещё, проведать. Эк тебе досталось, – врач погладил его по бритой макушке, как маленького, и добавил: – Захочешь пить – кружка здесь, рядом, на столике.
Диего уже не слышал, как лекарь заботливо укрыл его одеялом и вышел, заперев за собой дверь.
***
Его разбудил негромкий стон в дальнем углу палаты. Встрепенувшись, он открыл глаза и поднял голову. По сравнению с тем, в каком состоянии его притащили сюда (кстати, интересно, сколько времени он здесь провалялся?), он чувствовал себя довольно сносно. Его, правда, ещё потряхивало, и во всём теле чувствовалась противная слабость, зато голова была лёгкой и ясной. И даже спина почти не болела.
Он огляделся. В окно пробивался слабый свет – похоже, уже вечер. Значит, он проспал целый день. Хорошо, что его никто не разбудил раньше, хоть немного удалось восстановить силы.
Утром, когда его сюда приволокли, ему было не до разглядывания соседних коек на предмет возможного соседства. А теперь выяснилось, что он в палате не один.
Привстав на локте, Эль Драко осмотрелся и увидел на самой крайней койке в углу ещё одного пациента. Он лежал, отвернувшись к стене, и из-под одеяла виднелся только затылок со слегка отросшими тёмными волосами.
– Эй! – тихонько позвал бард.
Пациент не ответил и даже не шевельнулся. А через пару секунд снова застонал, на этот раз громче.
Диего встал, обрадовавшись, что ноги вновь ему подчиняются, и, закутавшись в одеяло – никакой одежды ему так и не дали – босиком прошлёпал в другой конец палаты.
– Приятель, ты меня слышишь? Похоже, нет…
Склонившись над койкой, он осторожно отогнул край одеяла и ахнул:
– Сантьяго?!
Это и в самом деле оказался бард, пропавший без вести полторы луны назад. Так вот куда его упекли!
Закусив губу, Эль Драко мягко тронул лежащего за плечо.
Не сказать, что они были близкими друзьями, но хорошими приятелями – так точно. Часто встречались на вечеринках, которые закатывал то один, то другой, вместе веселились, пили, пели песни, однажды даже из-за девушки поцапались… А потом Сантьяго арестовали, и что с ним стало, не знал никто в стране, кроме, разве что, президента Гондрелло, советника Блая и его подручных, да тех, кто находился в этом лагере. А может, и сам президент не знал. Вряд ли Блай докладывал ему о каждом заключённом. Наверняка, только о тех, в которых господин президент был заинтересован лично.
– Сантьяго… – Эль Драко вновь осторожно потряс товарища за плечо.
Тот, наконец, с трудом разлепил ресницы и посмотрел на Диего мутными глазами.
– Как ты?
Бард моргнул несколько раз, с трудом поднял руку и тронул голову. Постепенно взгляд его принял осмысленное выражение, и он через силу произнёс:
– К-кто в-вы? Мы знакомы?
– Это я… Эль Драко, – надо же, он уже начал отвыкать от собственного имени.
Ещё несколько мгновений Сантьяго всматривался в него, а потом его лицо исказила гримаса боли:
– И ты тоже, – горестно выдохнул он.
– Что с тобой случилось?
– Я… почти ничего не помню. Даже того, как оказался в лагере. Помню только, что дважды пытался бежать…
– Я вижу, неудачно.
– После первого раза обошлось кнутом, а после второго я оказался в карцере, и сколько времени там провёл, не знаю, очнулся уже здесь… Я устал, Эль Драко. Очень устал… – Сантьяго закрыл глаза и откинулся на подушку. Силы покинули его, даже говорить было трудно.
Диего постоял над ним секунду, закусив губу. Труп – и тот краше в гроб кладут. Когда-то знаменитый бард был теперь больше похож на обтянутый кожей скелет. Скулы заострились, нос торчал острым клювиком. Диего тронул его лоб и отдёрнул руку: землистая кожа была холодной и липкой. Он тяжело вздохнул и сказал:
– Ты вот что, ты пока отдыхай, и я тоже, а поговорим мы с тобой попозже.
Сантьяго не ответил.
Диего добрался до собственной койки и тяжело рухнул на одеяло. Плохо дело. Похоже, Сантьяго совсем опустил руки. Ну ничего, может быть, к утру ему полегчает, и им всё же удастся поговорить.
-
-
09.12.2013 в 23:41